жить вечно, – отвечает Томаш.
– Может, и меня переживет, – говорит Карлуш. – У меня сегодня утром давление было под двести. Бессонница. И я снова начал курить. А я ведь полгода держался, ты помнишь. Как же мне нужны эти деньги! Заплатить долги. Отдать Себастьяно в частную школу. Нанять репетитора по музыке для Марисы… Мы с тобой могли бы открыть большой бар или клуб. У тебя – опыт, у меня – деньги…
– Помечтаем, когда разбогатеешь, – говорит Томаш.
Карлуш допивает пиво и хлопает себя по карманам.
– Запишешь на мой счет? – просит он.
– Твой дом стоит три миллиона евро, а ты не можешь заплатить за пиво, – говорит Томаш с усмешкой и принимается протирать барную стойку. Удивительно, что бармены всех национальностей и стран делают это совершенно одинаково.
В понедельник Карлуш снова идет штурмовать сеньору Гомеш. Он показывает ей фотографии новой квартиры: с мебелью, большим телевизором и, главное, всего в шести остановках отсюда. Сеньора Гомеш внимательно разглядывает распечатанные на цветном принтере снимки, затем снимает очки и произносит:
– Прости, Карлиньюш. Но я не могу. В этом доме мы прожили с Педрито сорок семь лет. Видишь эти зарубки у двери? Это росли мои дети… Слева – Педрито младший, а справа – Домингуш. В этом районе все меня знают. Я всегда покупаю молоко у Ракель и могу поговорить с булочником о здоровье: мы вместе сидим на особой диете без соли. И если я беру в магазине много овощей, то Розалинда доносит мои сумки прямо до двери. Это так много значит в моем возрасте. Я уже не молодая женщина. Позволь мне умереть в этом доме, Карлиньюш…
Но Карлуш не слышит ее объяснений. Он понимает только одно: старая грымза не съедет. От усталости, бешенства и бессилия он начинает плакать. Дальше все происходит как будто во сне. Неожиданно для себя Карлуш говорит такое, что совсем не собирался сказать. Он слушает себя как будто со стороны, удивляясь, как страшно и убедительно звучит его голос.
– У моего маленького мальчика, – говорит Карлуш, – у моего Себастьяно нашли опухоль. Если я не продам дом, я не смогу достать деньги на операцию и лечение. И если он умрет, сеньора Гомеш, это будет на вашей совести.
Через день сеньора Гомеш съезжает.
Завершение сделки Карлуш праздновал в баре у Томаша, куда мы с Мариной случайно забрели. В честь радостного события каждый посетитель бара, включая нас, получил пиво за счет заведения. И, знаете, это было прекрасное пиво.
– Закон о пожизненной ренте давно пора отменить, – говорил Карлуш. – Я не знаю, куда смотрит правительство. Этот закон губит архитектуру города!
В общем, мы провели время очень весело. С игрой на гитаре, пением и танцами. Португальцы – удивительно музыкальный народ.
Только конец вечера оказался слегка испорчен. Потому что в бар явилась Ракель из молочной лавки и сообщила, что сеньора Гомеш умерла.
– Вы, конечно, не виноваты, – сказала она Карлушу. – Но старики не живут долго на новом месте – гибнут, как срезанные цветы.
Подумать только, обыкновенная продавщица молочной лавки – и говорит такими метафорами.
Что касается дома с ангелом, то он превратился в отель для среднего класса. Весь фасад выложили новой плиткой, заменили окна, передвинули межкомнатные стены. Единственное, что решил оставить дизайнер, – бронзовые дверные молоточки в форме женской руки, сжимающей шар. Он сказал, что аутентичная деталь из прошлого совсем не повредит.
Любовь до гроба и после
Эта парочка из Ижевска не давала покоя всему автобусу. Дет им было за тридцать. Он – коренастый блондин в шортах, с поясным кошелем под пивным животом, на котором растягивалась надпись «Самый вежливый из людей». Она – стройная брюнетка с вытатуированным под ключицей курсивом Life is beautiful.
– Когда еще мы приедем… – бубнила девушка. – Такой ювелирки нигде не будет. Это чисто португальская техника, филигрань, блин, Вадик… Когда ты в последний раз дарил мне ювелирку? Вообще ничего не дарил уже лет пять.
Вадик протяжно вздыхал:
– Ну че ты быкуешь, Свет? Есть у тебя ювелирка. Хорош уже быковать. Достала.
– Давай хотя бы тарелки с рыбами купим. Ручная роспись, блин, Вадик. Придут Сорокины, а у нас тарелки с рыбами из Португалии. Не все же из пластика шашлыки жрать.
– Есть у нас тарелки нормальные. Реально достала, Свет.
Когда автобус остановился в Алькобасе, наша группа с облегчением вывалилась на улицу и поспешила к распластавшемуся на полгорода монастырю, который и был целью поездки. Но даже в монастыре до меня то и дело доносилось эхо, умноженное стрельчатыми сводами: «Не быкуй, Света, че ты быкуешь, Свет?!».
У двух саркофагов из белого мрамора мы остановились. Над резными фигурами умерших склонялись шесть белоснежных ангелов.
– Здесь покоятся Педро Первый и его возлюбленная Инеш! – объявила экскурсоводша.
– Ха, П-пэдро! – раздался знакомый мужской голос.
– Это была великая история любви, – сказала экскурсоводша, повысив громкость. – Будучи наследником престола, Педро женился на принцессе Констанце Кастильской. Это был династический брак по расчету. Но среди фрейлин невесты находилась знатная дама Инеш, которую Педро полюбил с первого взгляда и которая ответила ему взаимностью. Когда Констанца скончалась от родов, Педро перестал скрывать свою любовную связь. Он поселил Инеш во дворце, и у них родилось трое детей. Однако отец Педро, король Португалии, так и не принял незаконные отношения сына. И однажды, воспользовавшись его отсутствием, распорядился убить самозванку.
В группе кто-то протяжно вздохнул.
– Когда Педро узнал о произошедшем, – продолжила экскурсоводша, – он пришел в ярость и собственноручно вырвал сердца у убийц возлюбленной. Взойдя на престол, первое, что сделал Педро, – объявил о своем решении жениться на Инеш, тело которой к тому времени шесть лет пролежало в склепе. Ее останки извлекли на свет, переодели в свадебное платье и посадили на трон. Педро заставил всех придворных присягать мертвой королеве, целуя то, что осталось от ее руки. Так любовь победила смерть.
В образовавшейся тишине мы услышали всхлип. Это плакала Света.
– Ох, я бы все отдала, чтобы меня так любил и, – сказала она, вытирая слезы. – Блин, Вадик, ты никогда не будешь меня так любить. Ты даже жениться на мне не можешь.
На обратном пути в автобусе было тихо. Света отсела от Вадика в свободное кресло передо мной и невидящими глазами смотрела в окно на мелькающие мандариновые рощи.
Когда автобус остановился у магазина пробковых изделий и группа ринулась закупаться кошельками и обувью, Света осталась в салоне. И Вадик перебрался к ней. Около минуты он просто молчал, собираясь с духом. А потом легонько толкнул ее локтем:
– Блин, ну Свет! Да люблю
